«Эгофутуризм» был другой разновидностью русского футуризма, но кроме
созвучия названий по существу имел с ним очень мало общего. История
эгофутуризма как организованного направления была слишком коротка
(с 1911 до начала 1914 г.).
В отличие от кубофутуризма, который вырос из творческого содружества единомышленников, эгофутуризм был индивидуальным изобретением поэта Игоря Северянина.
В литературу он входил трудно. Начав с серии патриотических стихов,
затем пробовал себя в стихотворной юмористике и, наконец, перешел
к лирической поэзии. Впрочем, лирику молодого автора газеты и журналы
тоже не печатали. Издав в 1904-1912 гг. за свой счет 35 стихотворных
брошюр, Северянин так и не обрел желанной известности.
Успех пришел с неожиданной стороны. В 1910 г. Лев Толстой
с возмущением высказался о ничтожестве современной поэзии, приведя
в качестве примера несколько строк из книжки Северянина «Интуитивные
краски». Впоследствии поэт с удовольствием разъяснял, что стихотворение
было сатирико-ироническим, но Толстой воспринял и истолковал его
всерьез. «Об этом мгновенно всех оповестили московские газетчики, после
чего всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала
меня сразу известным на всю страну! — писал он в своих воспоминаниях.-
С тех пор каждая моя брошюра тщательно комментировалась критикой на все
лады, и с легкой руки Толстого… меня начали бранить все, кому не было
лень. Журналы стали охотно печатать мои стихи, устроители
благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них участие…»
Чтобы закрепить успех, а возможно, и с целью создать теоретическую
базу своему поэтическому творчеству, идейной и содержательной основой
которого являлось самое обычное противопоставление поэта толпе,
Северянин вместе с К. Олимповым (сыном поэта К. М. Фофанова)
основывает в 1911 году в Петербурге кружок «Ego», с которого,
собственно, и начался эгофутуризм. Слово, в переводе с латыни означающее
«Я — будущее», впервые появилось в названии сборника Северянина
«Пролог. Эгофутуризм. Поэза грандос. Апофеозная тетрадь третьего тома»
(1911).
Однако, в отличие от кубофутуристов, имевших четкие цели (атака
на позиции символизма) и стремившихся обосновать их в своих манифестах,
Северянин не имел конкретной творческой программы либо не желал
ее обнародовать. Как он сам позднее вспоминал: «В отличие от школы
Маринетти, я прибавил к этому слову [футуризм] приставку „эго“
и в скобках „вселенский“… Лозунгами моего эгофутуризма были: 1. Душа —
единственная истина. 2. Самоутверждение личности. 3. Поиски нового без
отвергания старого. 4. Осмысленные неологизмы. 5. Смелые образы,
эпитеты, ассонансы и диссонансы. 6. Борьба со „стереотипами“
и „заставками“. 7. Разнообразие метров».
Даже из простого сравнения этих заявлений с манифестами
кубофутуристов видно, что никаких теоретических новшеств данная
«программа» не содержит. В ней Северянин фактически провозглашает себя
единственной и неповторимой поэтической личностью. Встав во главе
созданного им нового течения, он изначально противопоставляет себя
литературным единомышленникам. То есть неизбежный распад группы был
предрешен самим фактом ее создания. И нет ничего удивительного, что
в скором времени так и произошло.
Но это было позднее. А в январе 1912 года, несколько раньше
московской «Гилей», в Петербурге была создана «Академия эгопоэзии», под
крышей которой вокруг своего лидера И. Северянина объединились еще
не имевшие литературного опыта Г. Иванов,
К. Олимпов и Грааль-Арельский (С. Петров). Ими был выпущен манифест
Вселенского эгофутуризма под громким названием «Скрижали эгопоэзии», где
предтечами нового литературного течения были объявлены, как ни странно,
Мирра Лохвицкая
и Константин Фофанов, чьи эстетические позиции были гораздо ближе
поэтике символизма, чем эфемерному «искусству будущего». Впрочем, и сами
тезисы, состоящие главным образом из громких фраз типа «человек —
эгоист», «божество — Единица», «человек — дробь Бога», кроме заявленной
в разделе II некоей опоры на теософию, ничего нового не содержали: все
это встречалось в русской поэзии задолго до появления эгофутуризма.
Серьезной литературной программы у соратников не было, а в силу
декларируемого ими же запредельного эгоизма не существовало и четкой
организационной структуры. Подписавшие манифест не составляли единой
группы. Георгий Иванов вскоре отдалился от Северянина, перейдя
к акмеистам, остальных «академиков» вряд ли можно назвать сколько-нибудь
заметными поэтами.
Очень точную характеристику эгофутуризма (как петербургского, так
и позднего, московского) дает С. Авдеев: «Это течение было какой-то
смесью эпигонства раннего петербургского декадентства, доведения
до безграничных пределов „песенности“ и „музыкальности“ стиха Бальмонта
(как известно, Северянин не декламировал, а пел на „поэзоконцертах“
свои стихи), какого-то салонно-парфюмерного эротизма, переходящего
в легкий цинизм, и утверждения крайнего эгоцентризма <...> Это
соединялось с заимствованным у Маринетти прославлением современного города,
электричества, железной дороги, аэропланов, фабрик, машин (у Северянина
и особенно у Шершеневича). В эгофутуризме, таким образом, было все:
и отзвуки современности, и новое, правда робкое, словотворчество
(„поэза“, „окалошить“, „бездарь“, „олилиен“ и так далее), и удачно
найденные новые ритмы для передачи мерного колыханья автомобильных
рессор („Элегантная коляска“ Северянина), и странное для футуриста
преклонение перед салонными стихами М. Лохвицкой и К. Фофанова,
но больше всего влюбленность в рестораны, будуары <...>
кафе-шантаны, ставшие для Северянина родной стихией. Кроме Игоря
Северянина (вскоре от эгофутуризма отказавшегося) это течение не дало
ни одного сколько-нибудь яркого поэта».
Северянин остался единственным из эгофутуристов, вошедшим в историю
русской поэзии. Его стихи, при всей их претенциозности, а нередко
и пошлости, отличались безусловной напевностью, звучностью и легкостью.
Северянин, бесспорно, виртуозно владел словом. Рифмы его были необычайно
свежи, смелы и удивительно гармоничны: «в вечернем воздухе — в нем
нежных роз духи!», «по волнам озера — как жизнь без роз сера» и т. д.
Книги и концерты Северянина, наряду с кинематографом и цыганским
романсом, стали фактом массовой культуры начала века. Сборник его стихов
«Громокипящий кубок», который сопроводил восторженным предисловием Федор Сологуб, завоевал небывалое признание читателей и выдержал с 1913 по 1915 год девять изданий!
В эти годы слава Северянина воистину граничила с идолопоклонством.
Поэтические вечера ломились от восторженно публики, сборники стихов
выпускались огромными тиражами и расхватывались, как горячие пирожки.
Особый успех принесли Северянину его «поэзоконцерты», с которыми
он объездил чуть ли не всю Россию, а после эмиграции выступал в Европе.
Творчество поэта (как, впрочем, и его личность) вызывало самые
полярные оценки — от абсолютного неприятия до восторженного поклонения.
Диапазон критических мнений представал чрезвычайно широким. Был даже
выпущен большой сборник аналитических статей, целиком посвященный его
поэзии,- издание само по себе беспрецедентное: ни один из знаменитых
поэтов, его современников (ни Блок, ни Брюсов, ни Бальмонт), такой книги не удостаивался.
Триумф Северянина пытались умалить свои же «эгоисты». Например,
К. Олимпов, с некоторой долей основания считавший себя автором основных
положений «Скрижалей эгопоэзии», термина «поэза» и самого символа «Ego»,
не преминул публично заявить об этом. Северянин, раздраженный попытками
оспорить его лидерство, расстался со своими апологетами,
в необходимости сотрудничества с которыми, утвердившись как поэт,
он не нуждался. Его больше занимало признание старших символистов.
Наигравшись в «эго», Северянин похоронил собственное изобретение,
написав в 1912 году «Эпилог эгофутуризма».
На некоторое время Северянин объединился с кубофутуристами (Маяковским, Д. Бурлюком и Каменским), к которым присоединился во время их турне по городам
юга России в 1914 г. и принимал участие в их выступлениях в Крыму.
Но его полемика с Маяковским вскоре привела к разрыву намечавшегося
союза, что, впрочем, уже не имело для Северянина никакого значения. Дав
имя и славу новому литературному течению, он сам при этом стал явлением
нарицательным. А 27 февраля 1918 г. на вечере в Политехническом музее
в Москве Северянин был провозглашен «королем поэтов». Вторым стал
Маяковский, третьим был признан К. Бальмонт (по другим сведениям —
В. Каменский).
Я выполнил свою задачу,
Литературу покорив…
Между «Прологом эгофутуризма» и его «Эпилогом» прошел всего лишь год.
После ожесточенной полемики Олимпов и Северянин, наговорив друг другу
множество неприятных слов, разошлись; затем публично отреклись
от «Академии» Грааль-Арельский и Г. Иванов… Казалось, что хрупкому, еще
не сформировавшемуся течению наступил конец. Но знамя эгофутуризма
подхватил 20-летний Иван Игнатьев, создав «Интуитивную ассоциацию
эгофутуристов» — новое литературное объединение, куда, кроме него, вошли
также П. Широков, В. Гнедов и Д. Крючков. Их программный манифест
«Грамдта» характеризовал эгофутуризм как «непрестанное устремление
каждого Эгоиста к достижению возможностей Будущего в Настоящем
посредством развития эгоизма — индивидуализации, осознания, преклонения
и восхваления „Я“», по существу повторяя те же расплывчатые, но весьма
трескучие лозунги, что и предшествующие ему «Скрижали».
Выступая в роли идейного вдохновителя и теоретика «Ассоциации»,
Игнатьев (И. Казанский) стремился от общей символистской ориентации
северянинского эгофутуризма перейти к более глубокому философскому
и эстетическому обоснованию нового направления. Он писал: «Да, Игорь
Северянин печатно отказался от эгофутуризма, но отказался ли от него
эгофутуризм — это вопрос <...> ибо тот эгофутуризм, который был
до ухода „мэтра школы“,- есть только эгосеверянизм».
Активно занимаясь словотворчеством, которое он называл «словством»,
Игнатьев считал, что «когда человек был один, ему не нужно было способов
сношения с прочими, ему подобными существами <...> [Но] пока
мы коллективны, общежители — слово нам необходимо. Когда же каждая особь
превратится в объединенное Ego — Я, слова отбросятся самособойно.
Одному не нужно будет сообщения с другими». Игнатьев утверждал, что
«каждая буква имеет не только звук и цвет,- но и вкус, но и неразрывную
от прочих литер зависимость в значении, осязание, вес
и пространственность».
Не останавливаясь на словотворчестве, он широко проектировал
визуальную поэзию, вводя в стихи графические композиции из слов, строк,
математических символов и нотных знаков. Например, в одной из своих книг
Игнатьев публикует стихотворение «Опус-45», в постскриптуме к которому
указывает, что данный текст «написан исключительно для взирания, слушать
и говорить его нельзя».
Понимая, что для популяризации нового течения необходима трибуна,
Игнатьев организовывает собственное издательство «Петербургский
глашатай», успевшее выпустить 4 номера одноименной газеты, 9 альманахов
и несколько книг эгофутуристов.
Другим представителем «Ассоциации» был скандально известный Василиск
Гнедов, который своими эксцентричными выходками ничуть не уступал
поднаторевшим в этом деле кубофутуристам. В одной из заметок того
времени говорилось: «Василиск Гнедов, в грязной холщовой рубахе,
с цветами на локтях, плюет (в буквальном смысле слова) на публику,
кричит с эстрады, что она состоит из „идиотов“».
Гнедов писал стихи и ритмическую прозу (поэзы и ритмеи) на основе
старославянских корней, используя алогизмы, разрушая синтаксические
связи. В поисках новых поэтических путей он пытался обновить репертуар
рифм, предложив вместо традиционной (музыкальной) рифмы новое
согласованное сочетание — рифмы понятий. В своем манифесте Гнедов писал:
«Также крайне необходимы диссонансы понятий, которые впоследствии
станут главным строительным материалом. Например: 1) …коромысло — дуга:
рифма понятий (кривизна); сюда же — небо, радуга… 2) Вкусовые рифмы:
хрен, горчица… те же рифмы — горькие. 3) Обонятельные: мышьяк — чеснок
4) Осязательные — сталь, стекло — рифмы шероховатости, гладкости…
5) Зрительные — как по характеру написания… так и по понятию: вода —
зеркало — перламутр и проч. 6) Цветные рифмы — <...> с и з (свистящие, имеющие одинаковую основную окраску (желт<ый> цвет); к и г (гортанные)… и т. д.».
Впрочем, в историю литературы он вошел не как поэт-теоретик, новатор,
а скорее как зачинатель нового жанра — поэтической пантомимы. Развивая
программные положения «Ассоциации», где слову как таковому отводилась
минимальная роль, Гнедов покончил со словесным искусством окончательно
и бесповоротно, создав цикл из 15 поэм под названием «Смерть искусству».
Все это сочинение умещалось на одной странице и последовательно
сводилось к единственной букве, составившей поэму «Ю», лишенную даже
традиционной точки в конце. Цикл завершался знаменитой «Поэмой конца»,
состоявшей из молчаливого жеста. В. Пяст
вспоминал об исполнении этого произведения в артистическом кабаре
«Бродячая собака»: «Слов она не имела и вся состояла только из одного
жеста руки, поднимаемой перед волосами, и резко опускаемой вниз, а затем
вправо вбок. Этот жест, нечто вроде крюка, и был всею поэмой. Автор
поэмы оказывался в прямом смысле слова ее творцом и замыкал в себе весь
спектр ее возможных интерпретаций от вульгарно-низового до возвышенно
философского».
Словом, по уровню эпатажности это произведение сродни знаменитому
«Черному квадрату» К. Малевича. Что же касается философского смысла,
то автор высказывания несколько приукрашивает реальность. В обиходе этот
жест — рука, опускаемая на низ живота и резко отводимая вбок,- означает
«а вот тебе!», а еще точнее «пошел на…». И вся парадоксальность его
заключается по сути в смысловой замене векторов направления, где «на»
фактически означает «от».
С. Сигей, составитель сборника стихотворений Гнедова, рассуждая о его месте в авангардном движении XX века, заметил, что если Хлебников
дал первый импульс словотворчества, Крученых стал родоначальником
заумной поэзии, то Гнедов возвел жест на уровень литературного
произведения, предвосхитив таким образом современные перформансы
и боди-арт. Столь подробный очерк об участниках течения эгофутуристов
дан потому, что большинство из них, играя заметную роль в поэтическом
процессе описываемого периода, в силу различных причин практически
неизвестны современному читателю. А ведь наряду с лидерами «Интуитивной
ассоциации» в движении эгофутуристов участвовало много других поэтов.
Это и Павел Широков, сотрудничавший с Игнатьевым в «Петербургском
глашатае», который при всей своей приверженности эгофутуризму был все же
достаточно традиционным поэтом. То же можно сказать и о другом члене
Ареопага «интуитов», Дмитрии Крючкове. Не стоит забывать о Константине
Олимпове, одном из основателей первого кружка «Ego», который и после
шумного разрыва с Северяниным продолжал исповедовать доктрины
Вселенского эгофутуризма.
В альманахах и эдициях «Петербургского глашатая» публиковались также московские эгофутуристы Рюрик Ивнев и Вадим Шершеневич (будущий основатель имажинизма).
Сюда же следует причислить и упоминавшегося уже Грааль-Арельского,
и молодого поэта Всеволода Князева, покончившего жизнь самоубийством
в 1913 г., не дождавшись выхода своего первого сборника стихов. Были
среди эгофутуристов и такие персонажи, как Вадим Баян (В. Сидоров) —
симферопольский купец, организатор крымского турне футуристов
в 1914 году, главной особенностью творчества которого являлась,
по словам И. Северянина, написавшего предисловие к книге его стихов,
«изнеженная жеманность… [но] его напудренные поэзы, несмотря
на некоторую раскованность темы, всегда остаются целомудренными».
К эгофутуристам в юности причисляли себя многие яркие поэты, ни в какие группы не входившие,- например, А. Вертинский, в стилевом плане обнаруживавший определенную близость с «иронической лирикой» Северянина.
Одним словом, сообщество «эгоистов» представляется движением еще
более разношерстным, чем его оппоненты «будетляне». Это особенно заметно
на примере другого печатного органа эгофутуристов — «Очарованный
странник», в котором участвовали Каменский, Н. Евреинов, М. Матюшин,
публиковали свои стихи Сологуб, Северянин, Е. Гуро, 3. Гиппиус.
В январе 1914 года Игнатьев покончил с собой, перерезав горло
бритвой. С его смертью перестал существовать официальный рупор
эгофутуризма — издательство «Петербургский глашатай». И хотя еще
некоторое время продолжал выходить альманах «Очарованный странник»,
на страницах которого в последний раз прозвучало название литературной
группы эгофутуристов, сам эгофутуризм постепенно утрачивал свои позиции
и вскоре прекратил существование.
http://slova.org.ru/n/egofuturizm/
Комментариев нет:
Отправить комментарий